Российская неволя
Безусловно, существовали в этом стереотипе и постоянные элементы. В общих чертах это — противопоставление польской свободы и российской неволи, польского безвластия и российского деспотизма. Образ покорного, терпеливо сносящего все притеснения и даже произвол власти русского человека подтверждали факты из эпохи правления как Ивана Грозного или Николая I, так и Сталина. В то же время, то, что могло бы разрушить подобный образ, оказывалось либо отдельным эпизодом (например, деятельность декабристов, конституционных демократов начала XX века, весна и лето 1917 г.), либо относилось к историческим периодам, остававшимся вне сознания поляков — как, например, традиция Великого Новгорода. В течение всего Средневековья этот город-государство был главным центром великороссов. Москва-смогла соперничать с ним только в XV в., незадолго до того, как подчинила себе Новгород в царствование Ивана Ш, а затем уничтожила его в XVI в. в правление Ивана Грозного. Стереотип русского, будь он создан на примере новгородцев, мог оказаться очень похожим на автостереотип поляка. Политическая структура этого государства в XIV и XV в. и польского в XVI и XVII вв. были практически идентичны (сословная демократия, глава, избираемый голосованием, договоры, заключаемые с ним, подобные польским «pacta conventa», вече и министры, ограничивающие власть князя, и т. п.).
Однако в конце XV в., прежде чем поляки получили возможность ближе познакомиться со спецификой Великого Новгорода, государство вошло в состав абсолютистского Московского царства, а через сто лет его столица была разрушена. Поляк просто не успел узнать, что самодержавие — не единственная традиция великороссов. (Кстати, подобным образом обстоит дело с сегодняшней ситуацией: в Польше не вполне осознают, что с этими традициями ничего общего не имеет и Россия Ельцина — с той разницей, что теперь у поляков больше шансов утвердиться в этом мнении, чем в прежние времена.) Ведь в истории нашего соседа проявлялась, несмотря ни на что, и традиция демократической мысли, да и сам царский абсолютизм имел разные обличья: известны и относительно либеральные его разновидности — как, например, начало царствования Александра I или Александра II.