Подпольное движение

Впечатления обоих писателей вобрали в себя немало интересных конкретно-исторических реалий января-мая 1950 г., в том числе об изменении «атмосферы»: «В Польше воздух стал чище, есть свежий ветер. Если сравнивать с Варшавой 1935 года, то это просто-таки другой мир… Однако самая страшная сила, которая сохранилась от реакции — это католичество», поддерживающее «подпольное движение». Сурков, неоднократно бывавший в Польше после 1945 г., также говорил об изменениях в атмосфере Польши: «В Польше налицо перелом, лед сломан», — но добавлял: «Правда, есть еще много предрассудков… — это противорусская позиция», но «в последнее время очень заметны сдвиги в народе и заметны среди интеллигенции».

Однако основное внимание писатели уделили положению в современной литературе, «специфическому», по определению Суркова, что он объяснял отличием «процесса развития социализма» в Польше, «от того пути, по которому мы шли» (90, л. 7). Польское литературное сообщество предстает в описании Суркова некоей писательской вольницей, не признававшей, в частности, мировоззренческих перегородок. Его безмерно поразило то, что «под одной крышей польского союза писателей находятся и коммунисты, и исповедующие материалистическую веру, и…капиталистические писатели», как поразило и то, что выступавшие по докладам А. Важика, С. Жулкевского и Л. Кручков — ского допускали для себя возможным «согласиться» со «строительством социализма в Польше», но «насчет марксизма» собирались «еще подумать» (90, л. 2). Сравнивая все это с историей советской культуры, (Бурков заключал: «Когда мы совершили Октябрь, — то у нас сразу появился водораздел и такое… уже немыслимо было в 20-х годах… у них явление «ноева ковчега» более видны, чем у нас от всей нэповской накипи в литературе» (90. л. 7). Постоянное сопоставление: «у нас» — «у них» проистекало из того, что Тихонов и Сурков несомненно ощущали себя посланцами руководства советской культурной политики, стремящегося внушить польским писателям идею значимости советской модели социалистической литературы. Сурков отмечал интерес и стремление «представителей всех поколений» польских писателей прояснить для себя происходящее в советской литературе и то, о чем «не договорились па съезде» — о «космополитизме, формализме… отношении литературы к государству, к партии и т. д.» (90, л. 9). Однако «выработка идеологической платформы», которая по убеждению Суркова была главным вопросом съезда и отождествлялась им с согласием польских писателей с теорией и практикой социалистического реализма, не состоялась. Польские впечатления Суркова пронизаны его ощущением духа сомнения и настороженности польских литераторов по отношению к самой идее пригодности советского опыта для польской литературы. Хотя он и настаивал на том, что «люди более или менее близкие нам духовно, и даже люди старой формации…ив печати и в выступлениях на съезде должны были говорить о том, что без нашего русского опыта, без нашего советского опыта, польскую литературу не построить».