Двусторонняя позиция

Еще более рельефно проступает эта двусторонняя позиция в творчестве Н. В. Гоголя. В повестях, рассказывающих о борьбе запорожцев с поляками («Страшная месть», «Тарас Бульба»), то и дело встречаются такие определения, как «вражьи ляхи», «чортовы ляхи», «поганые католики», «неверный народ», «проклятые недоверки», «нечестивые ляхи», «нечестивые звери-ляхи». Описываются чинимые поляками зверства — убийства, поджоги, страшные пытки и казни. Гоголь пишет о «гордых шляхтичах», которые «важно крутят усы и, важно задравши головы, разваливаются на лавках» во время пиров в компании «чужих жен», играют в карты, «беснуются и отпускают шутки», «хвастают, говорят про небывалые дела свои». Под стать такой «сволочи» их челядь, которая «ходит козырем», и ксендз, говорящий «срамные речи». Как характерную польскую черту («польские обычаи») Гоголь отмечает стремление к роскоши («великолепные прислуги», «соколы, ловчие, обеды, дворы»). Он пишет о вспыльчивости поляков, об их легкомыслии («красавица была ветрена как полячка»). В качестве серьезного обвинения выдвигается «лукавство» поляков, вспоминаются их «вероломные поступки», говорится о невозможности положиться на польскую клятву: «не верьте ляхам, предадут псяюхи», — призывает Тарас, и его опасения оправдываются.

Изображая поляков, Гоголь все время ввдит их как бы глазами запорожцев и одновременно собственным взором. И его взгляд оказывается более объемным. Мы видим картины, где поляки выступают храбрыми и умелыми воинами, рыцарями. Перед читателем предстают «прекрасная полячка» и ее брат — «молодой полковник, живая, горячая кровь» — образы, написанные очень лирично и взволнованно, с большой симпатией. Мы узнаем, что зверства поляков были в духе времени, и казаки ничуть не отставали от них в жестокости. Польский король и «многие рыцари, просветленные умом и душой», писал Гоголь, были против жестокости. «Но власть короля и умных мнений была ничто перед беспределом и дерзкой волей государственных магнатов, которые своей необдуманностью, непостижимым отсутствием всякой дальновидности, детским самолюбием и ничтожной гордостью превратили сейм в сатиру на правление».